Суворов

— Отечества великий сын

Конфликт с Павлом I

александр суворовПервые месяцы в Тульчине протекли безмятежно. Суворов гордился тем, что командует крупнейшей в России армией; дальновидный политик, он в перспективе видел войну с Францией, разгромившей крупнейших западноевропейских полководцев. В донесении об осмотре войск он писал: «Кармань– ольцы по знатным их успехам могут простирать свой шаг на Вислу… Всемилостивейшая государыня, я готов с победоносными войсками их предварить».

В России в самом деле начались приготовления к войне с Францией. Назначено было, какие войска пойдут в поход,[89 - Намечалась армия численностью в 51 тысячу человек.] приказано было их укомплектовать. Командующего не назначили, но все называли Суворова. К нему посыпались просьбы, от желавших участвовать в кампании. Он и сам считал этот вопрос решенным и деятельно вел приготовления к новой войне. Вызвав провиантмейстера, полковника Дьякова, он приказал привести в исправное состояние все магазины и склады, пригрозив в противном случае повесить его.

– Ты знаешь, друг мой, – пояснил он, – что я тебя люблю и слово свое сдержу.

По мнению Суворова, войну с Францией следовало начать поскорее, так как с каждым годом французы укрепляют свое положение. В письме Хвостову от 29 августа 1796 года Суворов писал: «Турецкая ваша война… Нет! А приняться надо за корень бить французов. От них она родитца. Когда они будут в Польше, тогда они будут тысяч 200–300; Варшавою дали хлыст в руки прусскому королю – у него тысяч 100. Сочтите турок (благодать божия с Швециею). России выходит иметь до полумиллиона. Ныне же, когда французов искать в немецкой земле, надобно на все сии войны только половину сего».

30 сентября он пишет тому же Хвостову: «Благоразумно нельзя ждать прекращения французских успехов, и ежели с нашей стороны влажность продолжится, то с нового года ваши 50 тысяч будет надлежать уже почти удвоить и так далее».

В ожидании похода Суворов занимался обучением войск, отдаваясь этому делу с былым увлечением. За несколько месяцев армия преобразилась.

Снова, как некогда в Новой Ладоге, Суворов, хотя теперь уже не полковник, а фельдмаршал, занимался чуть ли не с каждым солдатом.

– Всякий солдат к тому должен быть приведен, чтобы сказать ему можно было: теперь знать тебе больше ничем не остается, только, бы выученного не забывал, – таков лозунг Суворова в деле воспитания солдат.

По-прежнему он обращал главное внимание на то, чтобы выработать в войсках сноровку, инициативность и храбрость.

С неослабевающей строгостью преследовалось «немогузнайство». И здесь за кажущейся странностью таилась глубокая мысль: приучить солдат к самостоятельному мышлению. С этой точки зрения любой ответ был хорош, лишь бы в нем проявлялась находчивость и инициативность солдата. Преследуя «немогузнайство», Суворов искоренил растерянность и страх перед лицом неожиданностей.

– Как далеко до месяца?

– Два солдатских перехода.

Фельдмаршал улыбается и ласково треплет сообразительного гренадера.

– Сколько звезд на небе?

– Сейчас сочту. – Солдат считает до тех пор, пока иззябший фельдмаршал не убегает прочь.

Преследуя «немогузнайство», Суворов искоренял растерянность, ненаходчивость и страх перед лицом неожиданностей.

Много внимания уделял Суворов искоренению взяточничества, повсеместно процветавшего в армии. В одном письме к А. Р. Воронцову, содержавшем столичные новости, находим такие строки: «Граф А. В. Суворов донес рапортом, что он нашел в своей армии, что генералы почти все откупщики или поставщики…». Здесь как и всюду, Суворов повел решительную борьбу с воровством и взяточничеством, в результате которых солдаты ходили голодные и оборванные.

Развивая мысль, высказанную еще Петром I (учить «яко и в самом делу») Суворов всемерно старался придать всякому учению характер подлинного боя.

Войска делились обычно на две части. Обе стороны строились развернутым фронтом, одновременно начинали движение вперед и, сблизившись на сотню шагов, бросались по команде в атаку – пехота бегом, кавалерия галопом. Пехота держала ружья наперевес и только в момент встречи с «противником» поднимала штыки вверх. Главным условием при этом было безостановочное, стремительное движение; если перед встречей происходила задержка, учение начиналось сызнова. Перед самым столкновением солдаты делали полуоборот направо, что позволяло участникам обеих сторон протискиваться сквозь ряды. Нередко, особенно если в маневрах участвовала конница, возникала настоящая свалка, кончавшаяся увечьем нескольких человек. В этих случаях Суворов всегда проявлял беспокойство, но не изменял своего метода, который он считал исключительно полезным. Маневры происходили при непрестанной ружейной и артиллерийской стрельбе (холостыми зарядами), так что атакующие бывали густо окутаны облаками порохового дыма.

Сам Суворов во время учений вертелся вьюном, отдавал распоряжения, передвигал части, хвалил и бранил (но никогда не арестовывал). Заметив однажды офицера, скакавшего позади своей атакующей роты, фельдмаршал рассвирепел и отдал приказ немедленно «убить» его; офицер опрометью понесся вперед.

О том, как старался Суворов создать на маневрах атмосферу подлинного боя, свидетельствует такой забавный эпизод. В 1791 году во время учения одна колонна попала в трудное положение. Суворов, видя, что резерв не идет ей на помощь, прискакал в резервную колонну.

– Отчего вы не сикурсируете?[90 - Сикурсировать – идти на помощь (от французского: Lе secours – помощь).] – обратился он к офицеру.

– Жду повеления от генерала, коему я подчинен.

– Какого генерала? – закричал Суворов и, указывая на находившегося поблизости генерала, с тревогой следившего за ними, добавил: – Ведь генерал давно убит. Посмотри: вон и лошадь бегает.

Присутствие Суворова на маневрах воодушевляло солдат. Все бывали охвачены лихорадкой быстроты и энергии.

Артиллеристы выбивались из сил, чтобы не отставать от пехоты, пехота торопилась за кавалерией. И над всем этим царил образ худого старика в холщовой рубашке, носившегося по равнине и выкрикивавшего:

– Стреляй метко, штыком коли крепко!

После учения Суворов часто собирал отряд и производил краткий обзор действий. Говорил он негромко, но в полной уверенности, что слышавшие его солдаты передадут вечером его слова всей армии. Внешняя манера поведения оставалась у него такой же простой, как в бытность мушкетером, – и это очень нравилось солдатам.

Суворов приходился по сердцу солдатам и тем, что не вмешивался в мелочи и не позволял офицерам придираться к пустякам. Но если проступки относились к основным требованиям службы или проявлялось неповиновение, он строго взыскивал, и взыскивал с высших чинов больше, чем с нижних.

В Тульчине окончательно оформилась и была записана знаменитая суворовская инструкция войскам: «Наука побеждать». Еще в Херсоне и затем на походе в Польшу Суворов приказывал обучать войска составленному им военному катехизису; и большинство солдат знало это наставление наизусть. Теперь оно получило окончательную редакцию.

«Наука побеждать» внутренне тождественна с «Суздальским учреждением». Она построена на тех же принципах. В ней так же выражена мысль о единой связи между техническими приемами обучения и нравственным, моральным воспитанием. Войскам прививаются те же идеи о необходимости порыва, энергии. Даже слог «Науки» соответствует этому: «рви, лети, ломи, скачи», тяжелые ранцы именуются «ветрами» и т. д. Слова, отвечавшие инстинкту самосохранения, вышучивались. Так, «ретирада»[91 - Ретирада – отступление.] Суворов произносил нараспев, о «дефензиве»[92 - Дефензива – оборона.] говорил, что на русском языке нет соответствующего слова.

Прерывистый, лаконичный слог «Науки» был понятен солдатам, привыкшим к языку своего полководца. Первую часть «Науки побеждать» составлял «Вахт-парад» – наставление о производстве учения. Вторую и главную – «Разговор с солдатами их языком»: система суворовских афоризмов о поведении в бою и о быте солдат.

Этот замечательный документ заслуживает того, чтобы привести его (в выдержках).

НАУКА ПОБЕЖДАТЬ (деятельное военное искусство)

Раздел 2-й. Разговор с солдатами их языком.

…Военный шаг – аршин, в захождении – полтора аршина; береги интервал…

Береги пулю на три дня, а иногда и на целую кампанию, как негде взять. Стреляй редко, да метко. Штыком коли крепко, пуля обмишулится, штык не обмишулится.

Пуля дура, штык молодец. Коли один раз, бросай бусурмана с штыка: мертв, на штыке царапает саблею шею. Сабля на шеи, отскокни шаг. Ударь. Коли другого, коли третьего. Богатырь заколет полдюжины, больше. Береги пулю в дуле. Трое наскачут – первого заколи, второго застрели, третьему штыком карачун.

…В атаке не задерживай…

Обывателя не обижай, он нас поит и кормит; солдат не разбойник. Святая добычь! Возьми лагерь, все ваше. В Измаиле кроме иного, делили золото и серебро приго– рошнями. Так и во многих местах – без приказу отнюдь не ходи на добычь.

Баталия полевая. Три атаки: в крыло, которое слабее. Крепкое крыло. Закрыто лесом. Это немудрено, солдат проберется… Атака в середину невыгодно, разве кавалерия хорошо рубить будет, иначе сами сожмут. Атака в тыл очень хороша, только для небольшого корпуса, а армиею заходить тяжело…

Баталия, штурм. Ломи чрез засеки, бросай плетни, чрез волчьи ямы, быстро беги, прыгай чрез палисады, бросай фашины, спускайся в ров, ставь лестницы. Стрелки очищай колонны, стреляй по головам. Колонны лети чрез стену, на вал, скалывай на валу, вытягивай линию, ставь караул, к пороховым погребам, отворяй вороты коннице, неприятель бежит в город его пушки обороти по нем, стреляй сильно. В улицы бомбандируй живо. Недосуг, за этим ходить.

Три воинские искусства

Первое – глазомер: как в лагере стать, где атаковать, гнать и бить.

Второе – быстрота. Поход: полевой артиллерии от полу до версты впереди, чтоб спускам подъемным не мешала… Не останавливайся, гуляй, играй, пой песни, бей барабан. Десяток отломал, – первой взвод снимай вещи, ложись. За ним второй взвод и так взвод за взводом. Первые задних не жди… На первом десятке отдыху час. Первой взвод, вспрыгнув, надел вещи. Бежит вперед 10–15 шагов… Так взвод за взводом, чтоб задние, между тем, отдыхали. Второй десяток отбой, отдыху час и больше…Кашеварные повозки впереди с палаточными ящиками. Братцы пришли, к каше поспели. Артельной староста к кашам. На завтраке отдых 4 часа, то ж самое к ночлегу, отдых 6 часов и до 8-ми, какова дорога.

…При сей быстроте и люди не устали. Неприятель нас не чает, щитает за 100 верст… Вдруг мы на него, как снег на голову. Закружится у него голова, атакуй с чем пришли, с чем бог послал. Конница начинай! Руби, коли. гони, отрезывай, не упускай!

Третье – натиск. Нога ногу подкрепляет, рука руку усиляет. В пальбе много людей гибнет. У неприятеля те же руки, да русскова штыка не знают. Вытяни линию, тотчас атакуй холодным ружьем. Недосуг вытягивать линию, – подвинь из закрытого, из тесного места… Обыкновенно кавалерия врубается прежде, пехота за ней бежит, только, везде строй. Кавалерия должна действовать всюду, как пехота, исключая зыби, там кони на подводах… В двух шеренгах сила, в трех полторы силы; передняя рвет, вторая валит, третья довершает.

Бойся богадельни, немецкие лекарствица издалека, тухлые, всплошь бессильны и вредны. Русской солдат к ним не привык. У вас есть в артелях корешки, травушки. муравушки. Солдат дорог, береги здоровье, чисти желудок, коли засорился. Голод – лутчее лекарство. Кто не бережет людей – офицеру арест, унтер-офицеру и ефрейтору – палочки, да и самому палочки, кто себя не бережет.

…Богатыри! неприятель от вас дрожит; да есть неприятель больше богадельни, проклятая немогузнайка! Намека, загадка, лживка, лукавка, краснословка, краткомолвка, двуличка, вежливка, бестолковка от немогузнайки было много беды.

…Солдату надлежит быть здорову, храбру, тверду, решиму, правдиву, благочестиву.

…Ученье свет, а неученье тьма. Дело мастера боится… За ученого трех неученых дают. Нам мало трех, давай нам 6. Нам мало 6-ти, давай нам 10 на одного. Всех побьем, повалим, в полон возьмем. Последнюю кампанию неприятель потерял щетных 75 000 только что не 100 000. Он искусно и отчаянно дрался, а мы и одной полной тысячи не потеряли. Вот братцы! Воинское обучение! Господа офицеры! Какой восторг!

К паролю! с флангов часовые вперед ступай на караул! По отдаче генералитету или иным пароля, лозунга и сигнала, похвала или в чем хула вахтпараду и громогласно:

Субординация,

Послушание,

Дисциплина,

Обучение,

Ордер воинский,

Чистота,

Порядок воинский

Опрятность,

Здоровье,

Бодрость,

Смелость,

Храбрость,

Экзерциция,

Победа и слава!

«Наука побеждать» не обременяла солдат ничем, что не вызывалось боевой надобностью, и в то же время давала им указания относительно всего, что могло встретиться в бою и на походе.

…Так текли дни в Тульчине. Судьба снова, теперь в последний раз, послала старому полководцу краткий период покоя. «Наш почтенный старик здоров, – писал один из находившихся при Суворове. – Он очень доволен своим образом жизни: вы знаете, что наступил сезон его любимых удовольствий – поля, ученья, лагери, беспрестанное движение; ему ничего больше не нужно, чтобы быть счастливым».

Но это было недолговечно.

Утром 17 ноября 1796 года Екатерина II скончалась.

Новый император, Павел I (сын Екатерины II и Петра III), в широких кругах был мало известен. Знали, что у него всегда были неприязненные отношения с матерью, что достаточно было заслужить его благосклонность, чтобы впасть в немилость у Катерины; что уже в детские годы он был занят «маханием» за фрейлинами; что он был раздражителен, гневен, презирал всех окружающих, по каковой причине его воспитатель Порошин предсказал, что «при самых наилучших намерениях он возбудит ненависть к себе», а его любимец Растопчин заявил. «Великий князь делает невероятные вещи; он сам готовит себе погибель и становится все более ненавистным». Известно было, что он, подобно отцу, пристрастен ко всему прусскому. Наконец, рассказывали об его парадомании и наклонности к поддержанию дисциплины посредством жестоких наказаний.

На первых порах заждавшийся власти Павел проявил себя рядом поступков, направленных к снижению популярности в стране. Освобождены были заключенные по делам тайной экспедиции, среди них томившийся в Шлиссельбурге Новиков; из Сибири вернули Радищева; многие пленные поляки, в том числе Косцюшко, получили свободу; была прекращена война с Персией; отменен рекрутский набор и объявлено иностранным дворам о мирных намерениях России.

Однако прошло несколько месяцев, и царь стал заводить порядки, которых не ведали и при Петре III. Опасаясь проникновения из Франции «якобинской заразы», Павел прибег к самым необычайным мерам. Весь уклад жизни подвергся строгой регламентации; запрещены были круглые шляпы, фраки и жилеты; надлежало надевать немецкое платье со стоячим воротником установленной ширины; женщинам воспрещалось носить синие женские сюртуки; регламентированы были упряжь, экипаж, прическа, форма приветствия государю. Даже отдельные слова подвергались гонению: вместо «стража» следовало говорить «караул», вместо «граждане» – «жители», вместо «отечество» – «государство»; слово «общество» было вовсе запрещено. Воспрещен был ввоз из-за границы книг и музыкальных произведений. Вся переписка тщательно перлюстрировалась. За неосторожные речи о государе пытали. По самым ничтожным поводам людей хватали, сажали в тюрьмы, ссылали в Сибирь, били кнутом. По всей России скакали фельдъегери, развозившие неожиданные и непонятные повеления императора: ссылки, наказания, перемещения, награды. По свидетельству современника, «генералы возрастали так же быстро, как спаржа растет в огороде», но так же быстро они увядали. В царствование Павла I было уволено 333 генерала и 2 261 офицер. «Награда утратила свою прелесть, – писал Карамзин, – наказание – сопряженный с ним стыд».

Тяжелее всех чувствовала гнет павловского режима армия. Была восстановлена старая прусская форма: волосы солдат спрыскивали квасом, посыпали мукою и давали засохнуть мучной корке на голове; сзади к голове привязывали железный прут в поларшина для устройства косы, на висках приделывали войлочные букли. В службе завелась назойливая, мертвящая мелочность. Оторванная пуговица у одного из солдат могла свести к нулю отлично проведенные маневры. На первый план были выдвинуты послушание и исполнительность.

«Солдат есть простой механизм, артикулом предусмотренный» – такова была установка Павла I. За малейшую провинность солдатам давали по нескольку сот шпицрутенов. Заслуженные боевые офицеры подвергались из-за пустяков грубым выговорам. Один полковник-суворовец, выслушав от Аракчеева оскорбительный выговор, застрелился. Во время разводов Павел на месте приговаривал к палкам, разжаловал офицеров в рядовые; однажды целый полк, не потрафивший императору, получил в конце учения приказ:

– Дирекция прямо! В Сибирь – шагом марш! – и вынужден был прямо с плаца маршировать в Сибирь.

Трудно было найти более резкие противоположности, более различные системы, чем те, которые насаждались Суворовым в Тульчине и Павлом в Петербурге. Сосуществование их было невозможно. Они неминуемо должны были столкнуться.

При жизни Екатерины II отношения между Суворовым и цесаревичем были хотя и сдержанные, но не плохие. Случались, правда, стычки. Будучи однажды у наследника, полководец, как обычно, заключая сарказм в форму буффонады, выразил неодобрение виденным порядкам. Не отличавшийся обходительностью Павел в бешенстве крикнул:

– Извольте перестать дурачиться! Я прекрасно понимаю, что скрывается за вашими фокусами.

Суворов тотчас угомонился, но, выйдя за дверь, выкинул последнее «коленце»: пропел перед придворными экспромт, выражавший его гнев и обиду:

– Prince adorable, despote implacable.[93 - Восхитительный принц! Неумолимый деспот!]

Но такие инциденты были в характере обоих. Павел знал, что фельдмаршал со всеми «дурачится», а тому был известен нрав наследника.

Существовало, правда, одно обстоятельство, чреватое серьезными последствиями: Павел не одобрял суворовских методов, его «натурализма». Воинский идеал для него воплощался в Фридрихе II; с этой же меркой он подошел к Суворову – и, конечно, ничего не понял в нем.

Все же в первые месяцы по воцарении у Павла не возникало конфликтов с фельдмаршалом. Император сводил счеты с приближенными Екатерины. Суворов, встречавший при екатерининском дворе холодный прием, не вызывал в Павле подозрений. Суворов, в свою очередь, проявлял полную лойяльность, к новому государю.

Скоро на безоблачном небе появились первые предвестники грозы. В армии началась чехарда перемещений, увольнений и назначений. Чуть не целый десяток генералов сразу был произведен в фельдмаршалы; множество генералов было уволено; новый начальник генерал-квартирмейстерского штаба, Аракчеев, притеснял даже высших чинов, так что, их служба сделалась «полной отчаяния»: на петербургской гауптвахте всегда сиживало по нескольку генералов. Наконец, что самое важное, Павел, опираясь на советы Репнина и Аракчеева, полагавших, что «чем ближе своим уставом подойдем к прусскому, чем равнее шаг… тем и надежды больше на победу», стал вводить новые порядки в полках.

Суворов сразу занял непримиримую позицию по отношению к «прусским затеям». Реформы Румянцева, Потемкина, его собственная сорокалетняя деятельность – все шло насмарку. Русская армия отбрасывалась на полстолетия назад, к временам бездарных преемников Петра I, живой дух в ней подменялся мертвым, механическим послушанием; боевая подготовка – шагистикой; национальные особенности – слепой подражательностью прусским образцам.

Суворов восстал против всего этого и как военный и как патриот. Когда-то он объявил своим лозунгом: «Никогда против отечества!» – и теперь, он был свято верен ему.

Услужливые холопы все чаще доносили императору о резких отзывах старого фельдмаршала: «Солдаты, сколько ни весели, унылы, и разводы скучны. Шаг мой уменьшен в три четверти и тако на неприятеля вместо сорока тридцать верст». «Русские прусских всегда бивали, что ж тут перенять», «Нет вшивее пруссаков: лаузер, или вшивень, назывался их плащ, а шильт-гаузе и возле будки без заразы не пройдешь, а головною их вонью вам подарят обморок», «Пудра не порох, букли не пушки, косы не тесак, я не немец, а природный русак» и т. д. и т. п.

К этому присоединялось открытое невыполнение императорских повелений. Суворов не ввел в действие новых уставов, обучал войска по старой своей системе, не распустил своего штаба, по-прежнему самостоятельно увольнял в отпуска.

Словом, во всей остроте выявилось коренное расхождение взглядов Суворова и Павла I на реформы в армии. Вопреки императору, полагавшему, что чем ровнее шаг, тем больше шансов на победу, фельдмаршал не столько обращал внимание на мелочи фронтовой службы и плацпарадность, сколько на боевую выучку солдат и офицеров и на то, чтобы войска были тепло и удобно одеты и сытно накормлены. Павел полагал, что солдат не должен рассуждать, – Суворов пуще всего ненавидел слепое подчинение. Павел хотел внедрить прусские порядки – Суворов отстаивал жизненность и превосходство национальных русских военных обычаев. Павел относился к солдатам, как к своего рода бездушным манекенам, – Суворов уважал в каждом солдате его человеческое достоинство.

Найти общую почву тут было невозможно.

Среди безгласной покорности, которую видел Павел вокруг себя, поведение Суворова являлось совершенно необычайным. «Удивляемся, – раздраженно писал ему император, – что вы, тот, кого мы почитали из первых ко исполнению воли нашей, остаетесь последним». В этих словах уже слышалась угроза.

Для Суворова, как и для всех окружающих, стало ясно., что император будет добиваться полной его капитуляции или же добьет его. Подлинная «буря мыслей» проносится в его голове.

«Я генерал генералов. Тако не в общем генералитете. Я не пожалован при пароле», записывает он 10 января, «на закате солнца».

Следующая отрывочная записка датирована 11 января «поутру». В ней фельдмаршал излил сокровенные свои мысли:

«Сколь же строго, государь, ты меня наказал; за мою 55– летнюю прослугу! Казнен я тобою: штабом, властью производства, властью увольнения от службы, властью отпуска, властью переводов… Оставил ты мне, государь, только власть высоч. указа за 1762 г. (вольность дворянства)».

Суворов скрепя сердце стал подумывать об отставке. Из– бегая столь решительного шага, он послал ходатайство об увольнении в годовой отпуск «для исправления ото дня в день ослабевающих сил». Император сухо отказал. Даже форма суворовских донесений, своеобразный и лапидарный язык его стали объектом гонения. «Донесение ваше получа, Немедленно повелел возвратить его к вам, означа непонятные в нем два места», гласила резолюция Павла на одном докладе Суворова.

Положение создавалось нестерпимое. В оставшихся после Суворова отрывочных записях сохранилась такая, датированная 5 января 1797 года: «…Все здесь мои приятели без пристрастия судят, что лучший ныне случай мне отойти от службы». 3 февраля Суворов отправил прошение об отставке. Присланный ему на это графом Растопчиным ответ гласил: «Государь император, получа донесения вашего сиятельства от 3 февраля, соизволил указать мне доставить к сведению вашему, что желание ваше предупреждено и что вы отставлены еще 6 числа сего месяца».

В самом деле: 6 февраля 1797 года, Павел I отдал на разводе приказ: «Фельдмаршал граф Суворов, отнесясь… что так как войны нет и ему делать нечего, за подобный отзыв отставляется от службы».

далее

 



Сайт управляется системой uCoz